УГОЛОВНЫЙ ПРОЦЕСС

 И. А. АНТОНОВ

В последние годы в различного рода публикациях описывается проблема правовой и нравственной несостоятельности правоохранительной деятельности вообще и уголовно-процессуальной деятельности, являющейся источником массовых нарушений закона, в частности. Идет процесс формирования отрицательного отношения как к самому государственно-правовому институту — уголовно-процессуальной деятельности, так и к сотрудникам, осуществляющим производство по уголовным делам. При этом, видимо, авторы подобных публикаций забывают, что предупреждение преступлений, их раскрытие, расследование, рассмотрение и разрешение уголовных дел по существу — это те виды государственной деятельности, с помощью которых обеспечивается защита жизни, здоровья, прав и свобод личности, собственности, безопасность общества и государства от преступных посягательств. С этой точки зрения цели и задачи уголовно-процессуальной деятельности в сфере охраны правопорядка и обеспечения законности насыщены глубоким нравственным содержанием. Их реализация положительно сказывается во всех сферах общественных отношений.

Вместе с тем критики уголовно-процессуальной деятельности предпринимают попытки отыскать нравственное содержание в каждом следственном и процессуальном действии, в каждом тактическом приеме. Поэтому не случайно, что отношение к нравственной стороне уголовного судопроизводства является неоднозначным. Представляется, что сомнения относительно соответствия уголовно-процессуальной деятельности принципам нравственности основаны на неверном подходе к оценке моральной стороны мер уголовно-процессуального принуждения и отдельных следственных действий, что является следствием слабой научной разработанности нравственно-правовых основ уголовного процесса. Предпримем попытку устранить отдельные пробелы.

При рассмотрении общих этических основ предварительного расследования принципиально важно решить вопрос о допустимости и границах применения мер процессуального принуждения, в том числе принудительных мер при производстве следственных действий. С одной стороны, очевидно, что использование этих средств в ходе расследования преступления и рассмотрения уголовного дела по существу вызвано объективными обстоятельствами. Без применения мер процессуального принуждения часто невозможно эффективно воздействовать на лиц, совершивших преступление, а также других участников уголовно-процессуальной деятельности, не желающих добросовестно выполнять возложенные на них законом обязанности, а также невозможно и достичь главной цели уголовно-процессуальной деятельности — защитить права и законные интересы лиц и организаций, потерпевших от преступлений (п. 1 ч. 1 ст. 6 УПК РФ). С другой стороны, также очевидно, что эти меры ущемляют конституционные права и свободы граждан, пусть даже подозреваемых или обвиняемых в совершении преступлений. Сам по себе факт ограничения прав и свобод граждан, взятый вне социальных условий, не может быть признан положительным. Но всякая оценка дается не абстрактным, а конкретным явлениям. Конкретно исторический подход признает вмешательство в личную жизнь граждан, ограничение их свободы как в принципе негативное, но в то же время допускает возможность и даже необходимость такого вмешательства в нравственных целях: для охраны прав и законных интересов других граждан, общества, государства от преступных посягательств. Конституция Российской Федерации,

Стр.42

основной закон страны, предусматривает возможность ограничения федеральным законом прав и свобод человека и гражданина в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства (ч. 3 ст. 55). Таким образом, речь должна идти не о возможности применения мер процессуального принуждения в принципе, а о том, какова мера и допустимость их применения в каждом конкретном случае.

В своей работе следователь должен учитывать конкретные условия и возможности той или иной реальной ситуации, в которой сотрудник выполняет служебную задачу и в соответствии с которой определяется граница, за которой принятое решение становится однозначно безнравственным, какой бы служебной или социальной целесообразностью оно ни оправдывалось. Его действия должны соответствовать определенным критериям, среди которых: наименьший ущерб, наиболее благоприятные нравственные последствия, соблюдение интересов наибольшего круга людей, соблюдение принципа разумной достаточности используемых средств. Лицам, осуществляющим предварительное расследование, следует постоянно воспитывать в себе умение нравственного мышления, нравственного анализа ситуации,  чтобы в каждом нетипичном случае, когда отсутствуют заданные стереотипы поведения, определять соответствие своих действий вышеуказанным критериям, для того чтобы они оставались в границах нравственной допустимости. Эта способность, или нравственно-правовая культура следователя, должна быть его профессиональным качеством, позволяющим осуществлять свою деятельность таким образом, чтобы профессиональный интерес не утратил нравственные ориентиры, не выходил за пределы гуманистических ценностей, соответствовал бы общественному нравственному идеалу, но в то же время не был бы и ущемлен в угоду абстрактно, тем более ложно понимаемым нравственным ценностям и нормам. Следователь должен всегда совершать поступки и принимать решения, основываясь на нравственно-правовых критериях уголовно-процессуальной деятельности.

Многие цели могут быть доступны в уголовном процессе с помощью уголовно-процессуального принуждения. Однако при этом следует предостеречь следователя от абсолютизации роли процессуального принуждения в решении задач уголовного судопроизводства. Процессуальное принуждение в уголовном процессе не единственное, а лишь одно из многочисленных средств достижения по делу истины, предупреждения, пресечения, раскрытия преступлений, обеспечения возмещения ущерба и решения иных задач. Поэтому, говоря об уголовно-процессуальном принуждении, следует иметь в виду, что оно используется при достижении целей уголовного судопроизводства не само по себе, а в единстве с другими процессуальными мерами(1). Это касается и вопросов производства такого следственного действия, как освидетельствование, и проведения его в принудительном порядке, в частности в отношении потерпевшего от преступления лица, в том числе, как того требуют действующие сегодня уголовно-правовые и уголовно-процессуальные нормы — под страхом уголовного наказания, что необоснованно с правовых позиций и недопустимо с нравственных, о чем еще будет сказано.

Обозначенные проблемы следственной деятельности требуют провести подробный нравственный анализ уголовно-процессуальных норм, регулирующих производство отдельных следственных действий, носящих ярко выраженный принудительный характер, а также коснуться нравственной допустимости применения тактических приемов при их производстве. На отдельные нравственно-правовые вопросы производства следственных действий мы и постараемся ответить.

Итак, много трудностей нравственного плана встречается при производстве по уголовным делам в отношении несовершеннолетних,

Стр.43

на что законодатель постоянно обращает внимание. В частности, одним из последних законов, вносящих изменения и дополнения в УПК РФ, определяется, что с 1 января 2015 г. по ходатайству законного представителя несовершеннолетнего потерпевшего, не достигшего возраста шестнадцати лет, в отношении которого совершено преступление против половой неприкосновенности, участие адвоката в качестве представителя такого потерпевшего обеспечивается дознавателем, следователем или судом. В этом случае расходы на оплату труда адвоката компенсируются за счет средств федерального бюджета (ч. 2.1 ст. 45 УПК РФ)(1). Вместе с тем часто законодателем принимаются половинчатые нормы, полноценно не обеспечивающие охрану прав и законных интересов лиц. Так, обоснованием указанного нововведения является всплеск насильственных преступлений сексуального характера в отношении несовершеннолетних, получивших широкий общественный резонанс, и потребность обеспечить права несовершеннолетних, потерпевших от преступлений против половой неприкосновенности. То, что несовершеннолетние не менее редко страдают от совершения в отношении их иных преступлений, в расчет почему-то не берется, несмотря на то что ущерб от этих преступлений не менее значим. Представляется, что новую уголовно-процессуальную норму (ч. 2.1 ст. 45 УПК РФ) следует трактовать расширительно, а лучше изменить ее и изложить в следующей редакции: «По ходатайству законного представителя несовершеннолетнего потерпевшего, не достигшего возраста шестнадцати лет, участие адвоката в качестве представителя такого потерпевшего обеспечивается дознавателем, следователем или судом. В этом случае расходы на оплату труда адвоката компенсируются за счет средств федерального бюджета». Кроме того, есть еще один момент, который следовало бы учесть: какое участие законный представитель принимает в жизни несовершеннолетнего, чтобы ориентироваться на его мнение и ставить участие адвоката в зависимость от ходатайства законного представителя несовершеннолетнего потерпевшего.

Забота законодателя об охране прав несовершеннолетних направила законодателя также по пути внесения изменений в процессуальный порядок проведения допроса, очной ставки, опознания и проверки показаний с участием несовершеннолетнего. Согласно рассматриваемому Закону в ч. 1 ст. 191 УПК РФ с 1 января 2015 г. предусматривалось: «При проведении допроса, очной ставки, опознания и проверки показаний с участием несовершеннолетнего потерпевшего или свидетеля, не достигшего возраста шестнадцати лет либо достигшего этого возраста, но страдающего психическим расстройством или отстающего в психическом развитии, участие педагога или психолога обязательно. При производстве указанных следственных действий с участием несовершеннолетнего, достигшего возраста шестнадцати лет, педагог или психолог приглашается по усмотрению следователя. Указанные следственные действия с участием несовершеннолетнего потерпевшего или свидетеля в возрасте до семи лет не могут продолжаться без перерыва более 30 минут, а в общей сложности — более одного часа, в возрасте от семи до четырнадцати лет — более одного часа, а в общей сложности — более двух часов, в возрасте старше четырнадцати лет — более двух часов, а в общей сложности — более четырех часов в день. При производстве указанных следственных действий вправе присутствовать законный представитель несовершеннолетнего потерпевшего или свидетеля».

Однако и в указанном случае законодатель, пытаясь совершенствовать процессуальные нормы, в том числе с нравственных позиций, лишь частично учитывает интересы несовершеннолетнего. Что касается времени продолжительности допроса и иных следственных действий с участием несовершеннолетнего, то можно признать предлагаемые законодательные предложения, если они согласованы со специалистами в области педагогики и психологии. Но иные положения требуют доработки. Так, на наш взгляд, в аспекте обеспечения

Стр.44

Применительно к принудительному освидетельствованию весомым оказалось мнение М. С. Строговича о том, что потерпевшие и свидетели помимо их воли, принудительно не могут быть подвергнуты освидетельствованию, так как закон заботится не только об установлении истины, но и о том, чтобы она достигалась средствами, не ущемляющими законные интересы личности(1). С ним согласились многие ученые-процессуалисты(2). Наиболее обстоятельно эта точка зрения обосновывается следующими соображениями. Освидетельствование, связанное с обнажением тела человека, «причиняет ущерб чувству стыдливости», которое нужно уважать, тем более что потерпевший уже и так пострадал от преступления. В качестве наглядного примера недопустимости физического принуждения автор этой точки зрения приводит такой случай: «Нельзя, в частности, допустить, чтобы женщину, возражающую против осмотра ее тела и оказывающую физическое сопротивление следователю, понятым, врачам, все-таки насильственно обнажили, доставили на гинекологическое кресло и подвергли принудительному освидетельствованию или экспертизе. Такие ситуации… абсолютно неприемлемы»(3). Добавим, что применение принуждения в подобных ситуациях не только недопустимо, но и практически невозможно в силу того, что фактические действия здесь проводит не следователь, а врач, которому приходится преодолевать сопротивление освидетельствуемой; врач, скорее всего, сочтет для себя невозможным применить силу для того, чтобы выполнить поручение следователя. Закон делает обязательным для врача получение согласия у пациента на производство операции, не допускает подобных медицинских манипуляций без добровольного согласия(4).

Отрицая все эти доводы, Т. Н. Москалькова указывает на сомнительность усиленного акцента на чувстве стыдливости, которое испытывает освидетельствуемый в связи с обнажением его тела. При этом автор пишет, что законодатель не может нормативно учитывать эти присущие различным людям психологические нюансы и ставить процесс уголовно-процессуального доказывания в зависимость от них(5). По ее мнению, следствием установления повышенных мер защиты моральных интересов потерпевших (свидетелей) станет принижение роли и значения защиты интересов обвиняемого (подозреваемого). Таким образом, нарушается баланс прав сторон уголовно-процессуального доказывания, который является необходимым условием и гарантией справедливого расследования уголовного дела и разрешения его в суде. Обвиняемый лишается возможности получить, например, ценнейшее доказательство, подтверждающее его невиновность, а стало быть, реализовать свое право на защиту. Ведь неисключено, что потерпевший

Стр.46

(потерпевшая) оговаривает, пусть даже неумышленно, обвиняемого (подозреваемого), утверждая, что именно он нанес побои, ограбил, изнасиловал, оставив при этом на теле жертвы следы насилия. При отсутствии свидетелей совершенного противоправного деяния, а также других веских доказательств, с помощью которых можно подтвердить или опровергнуть показания потерпевшего (потерпевшей), следствие может зайти в тупик или пойти по неверному пути, подвергая уголовному преследованию невиновного человека либо инкриминируя ему преступление более тяжкое, чем тот совершил на самом деле(1).

Обобщив и проанализировав имеющиеся точки зрения на данную проблему, определим, что нравственно-правовые основы уголовно-процессуальной деятельности обязывают признать недопустимость, во-первых, принудительного освидетельствования потерпевшего, которое сопряжено с принудительным обнажением частей тела, обычно скрываемых под одеждой (особенно по делам о преступлениях против половой неприкосновенности); во-вторых, уголовно-правового регулирования вопроса о проведении освидетельствования в отношении потерпевшего. Решение этого вопроса лежит в плоскости психологического склонения следователем потерпевшего к проведению освидетельствования с объяснением процессуальных последствий — отказ в возбуждении уголовного дела или его прекращение (приостановление, когда лицо, подлежащее привлечению в качестве обвиняемого, не установлено) при отсутствии возможности восполнить доказательственную базу иным путем. Потерпевший должен осознавать, что результаты предварительной проверки заявления о преступлении и предварительного расследования с возмещением причиненного ущерба во многом зависят от него. Здесь вполне применим принцип диспозитивности: если отказ от освидетельствования делает невозможным правовую оценку деяния и ставит под угрозу установление обстоятельств, подлежащих доказыванию, то имеются основания для отказа в возбуждении уголовного дела. Это вполне можно отразить в ст.ст. 24 и 148 УПК РФ, что будет более нравственно обоснованным, нежели привлечение потерпевшего к уголовной ответственности за защиту своих прав и законных интересов, выразившуюся в отказе от освидетельствования. Это будет также ответом Т. Н. Москальковой, защищающей права подозреваемого и обвиняемого от необоснованного применения мер уголовно-процессуального принуждения.

Не заостряя внимание на иных следственных действиях, производство которых также связано с применением принудительных мер, подчеркнем, что значение следственных действий при расследовании уголовного дела велико(2). И именно при производстве следственных действий наблюдается наиболее частое вторжение в сферу конституционных прав и свобод человека и гражданина. В связи с этим вопросы следственной этики в ходе досудебного производства по уголовным делам приобретают особую актуальность(3). Актуальность им придают вопросы тактики проведения отдельных следственных действий.

Следственная тактика отличается творческим, динамическим характером. Как справедливо заметил А. Ф. Кони, каким бы полным ни был Уголовно-процессуальный кодекс, регулирующий порядок производства следственных действий, он «не может заключать в себе наставлений о житейских приемах этих действий»(4). Поэтому следственная этика призвана дать практическим работникам научно обоснованные предложения, рекомендации, представляющие собой систему, построенную на базе основных принципов с учетом их тесной взаимосвязи.

Относительно тактических приемов заслуживает внимания точка зрения

Стр.47

И. Е. Быховского, который, определяя их допустимость и правомерность, перечисляет правовые и нравственные запреты, исключающие возможность использования тактических приемов. По его мнению, тактический прием не должен: унижать честь и достоинство участников процесса; влиять на позицию невиновного, способствуя признанию им несуществующей вины; оправдывать само содержание преступления или преуменьшать его общественную опасность; способствовать оговору невиновных или обвинению виновных в большем объеме, чем это отвечает их действительной вине; основываться на неосведомленности обвиняемого или иных лиц в вопросах уголовного права и процесса; способствовать развитию у обвиняемого или иных лиц низменных побуждений и чувств, даче ими ложных показаний, совершению иных аморальных поступков; основываться на сообщении следователем заведомо ложных сведений; подрывать авторитет органов прокуратуры, МВД, суда(1).

Нравственные критерии допустимости тактических приемов доказывания неоднократно подвергались глубоким и всесторонним исследованиям(2). Остро дискуссионным остается вопрос о допустимости так называемых следственных хитростей, психологических ловушек. Так, М. С. Строгович считает, что концепция «следственных хитростей» и «психологических ловушек» противоречит принципам и задачам уголовного судопроизводства(3). По мнению И. Ф. Пантелеева, эти приемы противоречат общим психологическим закономерностям, не согласуются с требованием уголовно-процессуального закона и нормами нравственности(4).

Преобладающее в настоящее время мнение о допустимости и правомерности названных приемов при расследовании преступлений диктуется практикой борьбы с преступностью и ее потребностями(5). Вместе с тем для процессуальной науки неприемлемо допущение в следственную и судебную практику любых тактических средств, применение которых дает положительный (в тактическом плане) результат, несмотря на то что при этом существенно нарушается уголовно-процессуальный закон, законные права и интересы участников того или иного процессуального действия. Необходима разработка таких рекомендаций, которые, будучи научно обоснованными, полезными и приемлемыми с точки зрения потребностей практики, отвечали бы требованиям законности, уровню культуры и правосознания граждан(6).

Применение следователем тактических приемов должно быть ограничено законом и этическими нормами. В данном случае желательно исходить из того, что основными условиями допустимости приема будут являться: 1) его законность, которую следует понимать как соответствие или непротиворечие приема требованиям закона; 2) избирательность воздействия, т. е. направленность воздействия лишь на определенных лиц и нейтральность по отношению к остальным; 3) нравственность, т. е. соответствие нравственным принципам, нравственно-правовым критериям уголовно-процес-суальной деятельности.

Стр.48