УГОЛОВНЫЙ ПРОЦЕСС

 Н. А. ДАНИЛОВА, Т. Г. НИКОЛАЕВА

В рамках уголовного судопроизводства действие права в целом, а равно его интериоризация субъектами права происходит под воздействием комплекса объективных и субъективных обстоятельств как позитивного, так и негативного характера. Наибольший интерес с позиции теории и практики действия права представляют не столько позитивные, сколько негативные обстоятельства.

К числу объективных обстоятельств относятся, например, такие, как: несовершенство действующего законодательства, ненадлежащее обеспечение правоприменителя научно обоснованными методическими рекомендациями (в первую очередь, криминалистического характера), относительно низкий уровень профессионализма правоприменителей(1), обусловленный снижением качества их подготовки.

Несовершенство действующего законодательства (применительно к уголовному судопроизводству, в первую очередь уголовного и уголовно-процессуального закона), как правило, выражается:

в отсутствии или недостаточной степени проявления логической правильности содержания(2), конкретности, полноты и ясности закона;

наличии противоречий между отдельными нормами как одного, так и различных законодательных актов;

неоправданно широком использовании оценочных понятий;

чрезмерном использовании неоднозначных понятий в отсутствие их законодательных определений (в частности, посредством придания понятию, заимствованному из другой отрасли права, измененного значения с сохранением самого термина; обозначения одним словом (словосочетанием) двух разных по значению понятий; использования понятий с неустоявшимся общепринятым значением(3);

отсутствии надлежащей регламентации правового статуса отдельных участников уголовного судопроизводства, правовых средств обеспечения прав участников уголовного судопроизводства, обеспечения закона процедурами его применения.

Таким образом, речь идет о различных проявлениях ненадлежащего качества (дефектов) закона, которые осложняют уяснение содержания и смысла правовых норм (правопонимание), препятствуют их единообразному применению и, как следствие, предопределяют высокую вероятность нарушения прав, свобод и законных интересов граждан, а в конечном счете

Стр.34

Вместе с тем качество предварительного расследования находится в прямой зависимости не только от наличия (отсутствия) криминалистических методических рекомендаций, но и от их практической ценности (своего рода КПД). Иными словами, обновление уголовного законодательства ставит перед исследователями сложную задачу по разработке и переработке всех необходимых следственной практике частных методик расследования преступлений, которые должны быть не только востребованными, т. е. содержать «точную и апробированную практикой информацию», но и своевременными, т. е. «успевать» за качественным перерождением преступности(1).

Справедливости ради отметим, что в Уголовном кодексе Российской Федерации имеется достаточно большая группа так называемых неработающих составов преступлений. В их числе, в частности, легализация (отмывание) денежных средств или иного имущества, приобретенных другими лицами преступным путем (ст. 174 УК РФ), а с недавнего времени и легализация (отмывание) денежных средств или иного имущества, приобретенных лицом в результате совершения им преступления (ст. 1741 УК РФ), незаконное получение государственного целевого кредита (ч. 2 ст. 176 УК РФ), нецелевое расходование бюджетных средств (ст. 2851 УК РФ), нецелевое расходование средств государственных внебюджетных фондов (ст. 2852 УК РФ), фальсификация доказательств (ст. 303 УК РФ) и др.

Парадокс заключается в том, что общественная опасность указанных деяний чрезвычайно высока, однако практика уголовного преследования лиц, совершивших эти и многие другие преступления, которая должна являться эмпирической базой проводимых исследований, отсутствует в течение ряда лет.

Не простая ситуация сложилась и в отношении методического обеспечения прокурорской деятельности в сфере уголовного судопроизводства. Так, отечественные исследователи уделяют явно недостаточное внимание теоретическим и прикладным аспектам комплексного анализа материалов уголовного дела. Результаты проведенного исследования, а также опыт преподавания в системе повышения квалификации прокурорско-следствен-ных работников дают основание заключить, что прокуроры испытывают острую потребность в методических разработках, посвященных как общим вопросам подобного анализа, так и анализу материалов уголовных дел о преступлениях определенных видов (разновидностей).

Однако было бы крайне опрометчиво и нелогично обусловливать все проблемы, возникающие в правоприменительной деятельности, исключительно негативными обстоятельствами объективного характера.

Выше отмечалась прямая зависимость качества уголовного преследования от наличия (отсутствия) соответствующих методических рекомендаций и их практической ценности. Представляется, что не менее значимой в этом плане является частота, с которой правоприменители обращаются к таким рекомендациям.

Стр.35

(желание повысить свой авторитет в глазах коллег и руководства, карьеризм); стремление повысить низкие показатели работы, приукрасить действительное положение вещей, сопряженное с опасением наступления неблагоприятных последствий по службе; профессиональный консерватизм в сочетании со стремлением к традиционному решению задач(1). Примером подобного подхода может послужить так называемая квалификация с запасом, применяемая для подстраховки. Ее суть заключается в квалификации инкриминируемого преступления по статье либо части статьи УК РФ, предусматривающей квалифицирующие признаки деяния и, как следствие, более тяжкое наказание. Подавляющее большинство следователей (дознавателей) считают это вполне оправданным, поскольку допускают, что в случае, например, установления недостаточности доказательств, неподтверждения обвинения, изменения показаний проходящими по делу лицами возможна переквалификация деяния на менее тяжкое.

Другим примером является уже набившая оскомину проблема «палочной» отчетности в системе правоохранительных органов, оказывающая влияние на правоприменительную практику. Так, недавно введенная в УПК РФ форма предварительного расследования в виде сокращенного дознания с трудом приживается на практике. Дело в том, что при такой форме расследования преступлений объем доказательственной базы существенно меньше, чем при расследовании в обычном порядке. Прокуроры, исходя из высокой степени вероятности возвращения уголовного дела судом из-за «нехватки» доказательств (что негативно характеризует их деятельность), отказываются подписывать обвинительные постановления и возвращают уголовное дело дознавателю.

Наряду с этим недопустимыми являются многочисленные факты оказания на правоприменителя давления со стороны подозреваемого (обвиняемого, подсудимого) и его окружения (защитника, родственников, близких и друзей), сослуживцев и руководства правоприменителя, а также иных заинтересованных лиц, как причастных, так и непричастных к преступлению. Оказываемое на правоприменителя воздействие может носить психологический, физический, административный характер и имеет целью: дестабилизацию морально-психологической сферы правоприменителя посредством создания условий, при которых весьма высока вероятность совершения им каких-либо ошибок (создание различного рода помех); побуждение либо принуждение правоприменителя к совершению определенных действий (бездействия); административное устранение правоприменителя из сферы уголовного судопроизводства либо его физическое устранение(2).

Иллюстрацией к изложенному может послужить так называемое телефонное право, о необходимости искоренения которого несколько лет назад заявил Д. А. Медведев на совещании по вопросам совершенствования судебной системы. Речь шла о том, что обращения депутатов, губернаторов, руководителей органов исполнительной власти и различного уровня чиновников к судьям с просьбами взять то или иное дело под контроль — это не только оказание давления на суд, но и проявление неравенства граждан перед законом, поскольку обычные люди фактически такой возможности не имеют. Судам предлагалось взять на вооружение практику Высшего Арбитражного Суда, который с 2009 года на своем сайте публиковал запросы от чиновников с просьбой учесть интересы одной из сторон в том или ином споре.

Результатом этого явилось принятие Федерального закона от 2 июля 2013 г.

Стр.37

Вне всяких сомнений, подобную практику можно только приветствовать. Вопрос в другом — насколько она эффективна. Думается, что недостаточно. Свидетельством укоренившегося в обществе мнения относительно допустимости и, самое главное, результативности неофициальных обращений к судьям является вопиющий случай, произошедший в Пермском крае. Житель Добрянского района звонил по телефону в районные суды, а также мировым судьям и представлялся заместителем председателя Пермского краевого суда. В ходе переговоров он высказывал судьям незаконные требования, тем самым пытаясь повлиять на результат рассмотрения дел(1).

Рассмотренные выше ситуации усугубляются тем, что подчиненные нередко замалчивают факты неправомерного либо противоправного поведения начальства, которое, в свою очередь, не замечает их нарушений. В этой связи не вызывают удивления данные социологических исследований: лишь 5% граждан определенно доверяют полиции, прокуратуре и другим правоохранительным органам, скорее доверяют — 26%; при этом более половины граждан относятся к ним с опасением (48% — скорее с опасением, 15% — с опасением)(2).

Каковы же последствия негативного влияния рассмотренных выше обстоятельств на процесс интериоризации норм права в уголовном судопроизводстве? Одно из наиболее серьезных — ошибки правоприменителя, под воздействием которых формируется его внутреннее убеждение.

Согласно ст. 17 УПК РФ судья, присяжные заседатели, прокурор, следователь, дознаватель оценивают доказательства по своему внутреннему убеждению, основанному на совокупности имеющихся в уголовном деле доказательств, руководствуясь при этом законом и совестью. Равным образом такой подход целесообразен во всех ситуациях, сопряженных с принятием процессуальных решений, например, при принятии должностными лицами, упомянутыми в ст.ст. 144, 145 УПК РФ, решения о возбуждении уголовного дела либо об отказе в возбуждении. Разница в данном случае заключается лишь в том, что внутреннее убеждение указанных лиц основывается не на совокупности доказательств, а на совокупности признаков готовящегося или совершенного противоправного деяния, содержащихся в сообщении о преступлении и полученных в ходе предварительной проверки.

Не менее значимо внутреннее убеждение прокурора, которое должно сформироваться на основании результатов анализа материалов уголовного дела, поступившего с обвинительным заключением (обвинительным актом, обвинительным постановлением). Содержательная сторона этого анализа может быть представлена

Стр.38

А. А. Аубакирова, основываясь на работах Г. М. Резника и А. Р. Ратинова, рассматривает внутреннее убеждение правоприменителя как симбиоз процесса и результата оценки доказательств. При этом она отмечает, что истинным должно быть не только окончательное внутреннее убеждение, но и весь процесс его формирования(1). Именно в ходе этого процесса (как отмечалось выше не только при оценке доказательств, но и принятии процессуальных решений) могут быть допущены различного рода правоприменительные ошибки, наиболее существенными из которых являются ошибки уголовно-правового и уголовно-процессуального характера.

В зависимости от наличия (отсутствия) умысла на совершение ошибок можно выделить преднамеренные (умышленные) и непреднамеренные (случайные) ошибки. По степени латентности различают выявленные и скрытые ошибки. Специфика последних заключается в том, что они, будучи допущенными следователем (дознавателем), могут повлечь за собой ошибки прокурора (как осуществляющего надзор за процессуальной деятельностью органов дознания и предварительного следствия, так и государственного обвинителя), а впоследствии и суда. В свою очередь, выявленные ошибки подразделяются на неустранимые и устранимые в ходе уголовного судопроизводства. В зависимости от последствий правоприменительные ошибки подразделяются: а) для лиц, права, свободы и законные интересы которых были нарушены, — на причинившие существенный вред, незначительный вред и не повлекшие вредных последствий; б) для правоприменителя — на влекущие и не влекущие юридическую и иные виды ответственности.

В результате совершения упомянутых выше ошибок весьма велика вероятность того, что правоприменитель придет к ошибочному промежуточному умозаключению (например, относительно наличия либо отсутствия признаков преступления, служащих основанием для возбуждения уголовного дела), порождающему принятие неверного, а в ряде случаев необоснованного и незаконного решения (например, возбуждение уголовного дела при отсутствии достаточных к тому оснований). При этом основная проблема заключается в том, что все последующие действия правоприменителя нередко направлены на подтверждение (а не на проверку) ошибочного умозаключения и последовавшего за ним неверного (необоснованного или незаконного) процессуального решения. Вследствие этого достаточно проблематично прийти к истинному окончательному внутреннему убеждению (например, относительно доказанности события преступления).

Таким образом, правоприменительные ошибки следователя (дознавателя) влияют на формирование внутреннего убеждения как самого следователя (дознавателя), так и иных профессиональных участников уголовного судопроизводства и, как следствие, предопределяют содержание принимаемых ими процессуальных решений и достигаемых результатов.

И наконец, анализ различных обстоятельств, прямо или косвенно влияющих на действие права в целом и его интериоризацию в частности, был бы неполным без учета коррумпированности не только сотрудников правоохранительных органов, но и суда. Так, в 2011 году из числа лиц, совершивших преступления коррупционной направленности, 2220 человек (12%) являлись сотрудниками правоохранительных и судебных органов(2). За пять месяцев 2012 года решения об уголовном преследовании за совершение коррупционных преступлений были приняты в отношении 9 прокуроров, 29 следователей

Стр.40

различных ведомств, 1 судьи. В суд направлены уголовные дела в отношении 544 сотрудников Федеральной миграционной службы, 129 сотрудников ФСИН России, 93 сотрудников Федеральной службы судебных приставов; 37 сотрудников органов наркоконтроля и такого же числа сотрудников МЧС; 36 сотрудников таможни, а также 22 сотрудников Федеральной налоговой службы(1).

Однако коррупционность правоприменителей можно отнести не только к современным проблемам. Примечательными в этом плане являются результаты исследования, проведенного в 2000 году Санкт-Петербургским университетом МВД России и Лестерским университетом (Великобритания) по поводу отношения офицеров и курсантов 1-го и 4-го курсов Университета МВД России к использованию служебного положения в личных целях. По мнению респондентов, основной причиной поступления на службу в органы внутренних дел стало то, что «работа дает определенную власть», а самыми эффективными мерами «по предотвращению использования служебного положения в личных целях» является «повышение заработной платы сотрудникам ОВД» и «премия за отличную работу». Примечательно, что курсанты 1-го и 4-го курсов — молодые люди, еще не приступившие к службе, уже допускали возможность использования служебного положения с целью пополнения своих доходов(2).

В этой связи нельзя не согласиться с утверждением Л. М. Тимофеева относительно того, что «люди в своем стремлении к частной выгоде разлагают, уничтожают общественный правовой порядок»(3).

Что касается коррупционности судейского корпуса, то достаточно упомянуть, например, о предусмотренных уголовным законом широчайших возможностях при назначении наказания. Б. Я. Гаврилов выделяет два обстоятельства, способствующие формированию негативной практики назначения наказания и обусловливающие возможность проявления коррупции в правоприменительной деятельности. Во-первых, существенные различия в размерах уголовно-правовых санкций (разрыв в 30 и даже в 60 раз между верхним и нижним пределами размеров уголовного наказания в виде лишения свободы за совершение одних и тех же или схожих по тяжести видов преступлений), которые приводят к явным несоразмерностям в размерах назначенных судами наказаний и нарушают уголовно-правовой принцип справедливости. Во-вторых, предоставление суду права назначения условного наказания в виде лишения свободы на срок до 8 лет за тяжкие и особо тяжкие преступления и в определенной степени применение положений ст. 64 УК РФ, допускающей возможность назначения более мягкого наказания, чем предусмотрено санкцией соответствующей статьи Особенной части Уголовного кодекса(4).
Негативную ситуацию, связанную с судейским усмотрением при назначении наказания, Б. Я. Гаврилов иллюстрирует следующим примером: Кемеровским областным судом двое из шести членов преступной группы, совершивших 11 вооруженных нападений, были осуждены по ст. 209 УК РФ к 4 годам и 6 месяцам лишения свободы условно при санкции чч. 1, 2 указанной статьи до 15 лет лишения свободы; в практически аналогичном случае четверо членов банды, совершивших семь преступлений, в том числе четыре вооруженных нападения, Самарским областным судом осуждены к 18 годам лишения свободы каждый(5).

Стр.41