ТЕОРИЯ И ИСТОРИЯ ПРАВА И ГОСУДАРСТВА ИСТОРИЯ
УЧЕНИЙ О ПРАВЕ И ГОСУДАРСТВЕ

Научная статья УДК 34

НЕОПРЕДЕЛЕННОСТЬ И ОПРЕДЕЛЕННОСТЬ В ПОСТИЖЕНИИ ПРАВОВОЙ РЕАЛЬНОСТИ

Ирина Борисовна ЛОМАКИНА

Доктор юридических наук, профессор, lomakina7311@gmail.com

Санкт-Петербургский юридический институт (филиал) Университета прокуратуры Российской Федерации, Санкт-Петербург, Россия

Аннотация. В статье рассматриваются категории определенности и неопределенности применительно к двум эпистемологическим традициям. Отмечается, что в самом общем виде их представляют картезианская традиция (абстрактно-гносеологическая, рассудочно-рациональная) и релятивистская (эмпирическая, скептическая). Релятивистская традиция апеллирует к иррациональному восприятию мира и постижению реальности посредством чувственного опыта и интуиции. Понятийный аппарат этой традиции отличается от строгих логических построений и схем. Ее кредо — отказ от системности и определенности. В статье утверждается, что право не сводится только к субъективным правам человека, как не сводится оно и к догме. Признание как относительности знания о праве, так и относительности самого права являет собой более адекватную стратегию познания и понимания в рамках современного гуманитарного знания.

Ключевые слова: право, релятивизм, позитивное право, неопределенность, определенность, традиция, антрополого-правовой подход

Для цитирования: Ломакина И. Б. Неопределенность и определенность в постижении правовой реальности // Криминалистъ. 2021. № 3 (36). С. 7—12.

UNCERTAINTY AND CERTAINTY IN THE COMPREHENSION OF LEGAL REALITY
Irina B. LOMAKINA

Doctor of Law, Professor, lomakina7311@gmail.com

St. Petersburg Law Institute (branch) of the University of the Prosecutor's Office of the Russian Federation, St. Petersburg, Russia

Abstract. The article deals with the categories of certainty and uncertainty in relation to two epistemological traditions. It is noted that in the most general form they are represented by Cartesian (abstract-epistemological, rational) and relativistic (empirical, skeptical). The relativistic tradition appeals to the irrational

Стр.7

Философская категория «неопределенность» связана с категорией «определенность». Любая определенность таит в себе неопределенность, а неопределенность содержит в себе определенность. Рассматривая в таком ракурсе категории «определенность» и «неопределенность», следует отметить их собственную релятивность. Их собственная релятивность делает релятивной любую реальность, в которой они присутствуют.

Рассмотрим две эпистемологические традиции, в которых категории «определенность» и «неопределенность» играют разные роли, подчас противоположные. В самом общем виде эти две традиции могут быть представлены как картезианская (абстрактно-гносеологическая, рассудочно-рациональная) и релятивистская (эмпирическая, скептическая). Последнюю лишь отчасти можно считать научной в классическом смысле, так как она апеллирует к иррациональному (чувственному) восприятию мира и постижению реальности посредством чувственного опыта и интуиции. Понятийный аппарат этой традиции отличается от строгих логических построений и схем [1, с. 23]. Ее кредо — отказ от системности и определенности.

Итак, первую олицетворяют рассудочные, рациональные построения. В них субъект и объект разделены, а знание выводится, или «отражается», в совокупности, образуя «идеал-конструкты», нарративы, вписываемые в некое логически непротиворечивое целое (теорию). Целостность, определенность, логическая связанность и непротиворечивость, выводимость содержания из исходного основания по строгим

Стр.8

логико-методологическим правилам и принципам [2, с. 26] сформировали картину мира, в которой нет места иррациональным, чувственным, неопределенным и случайным аспектам действительности. Действительность при таком подходе как бы «втискивается» в заданные параметры, упаковывается в «красивую» или «некрасивую» обертку, в зависимости от идеологических предпочтений, и преподносится как картина, в которой согласно сюжетной линии все статусные роли четко предопределены, а сюжет предельно ясен и не предполагает иных прочтений. Достаточно вспомнить античную рационалистическую традицию, представленную Парминидом, Платоном, Аристотелем и др. Увлеченность категоризацией, построение четко определенных, заданных, логически непротиворечивых конструкций и теорий сформировали именно такое видение или, вернее, «отражение» и «выведение» всех социальных феноменов, в том числе правовых [1, с. 23]. В основе такого ракурса понимания действительности лежит ретроспективная атрибуция, т. е. объяснение причин, которые как бы «достраиваются» или теоретически подгоняются с учетом имеющегося опыта. Дальнейшее развитие этой традиции связано с творчеством Канта, Фихте, Маркса, позже Гуссерля, а аналитические концепции познания лишь дополняют и развивают ее новыми идеями и теоретическими конструкциями. Эти теоретические построения в большей степени выступали за определенность, хотя многие в них видели диалектику определенности и неопределенности.

Любое развитие социальных сфер общества увязывалось, как правило, с научно-техническим прогрессом. Базовыми категориями выступали концепты определенности, абсолютности, объективности, логической причинности (детерминанты развития). Так формировались нарративы, в которых различные чувства проявляли себя по всему чувственно-эмоциональному диапазону, от индивидуализма до холизма, от прагматизма до альтруизма, от любви до даже ненависти, хотя эмоциональная составляющая в расчет этой традицией не бралась [1, с. 25]. Фундаментальность исходных посылов задавала определенность, которая отчетливо проявлялась в экономике, политике и праве. Определенность должна была присутствовать во всем, и в социальной действительности, и в ее осмыслении. Такую действительность можно было моделировать, упрощать и, конечно же, прогнозировать (предсказывать) будущее. Аксиоматичность исходных начал предопределяла строгую логичность теоретических конструкций [2, с. 28]. Так, классические типы правопонимания — юснатурализм, позитивизм и социология права, выстраивали право в соответствии с исходными базовыми детерминантами. Юснатурализм в качестве детерминанты выбрал идею свободы, которая через свободную волю субъекта (индивида) предопределила субъективные права, легшие в основу так называемого естественного права, которое, в свою очередь, стало критерием «правильности» позитивного права. Юридический позитивизм (этатизм) в качестве исходного посыла взял волю суверена, объективированную в норме права, отсюда право — сначала приказ государя, а несколько позже — функция государства, выраженная в официальных документах, санкционированных и обеспеченных силой государственного принуждения; социология права (здесь вариаций достаточно много) — интерес, конфликт, классовая борьба, социеталь- ность, социальный контроль и пр. В зависимости от того, какое основание берется в качестве исходного посыла, выстраивается право как нормативная регулятивная система, призванная регулировать социально значимые отношения в той или иной сфере. Отсюда выстраивается и облик права, и его функциональная природа, и определение как содержательная квинтэссенция его сущностных черт.

Все классические концепции в той или иной степени претендовали и претендуют на определенность, на достоверность полученных результатов, неопределенность и случайность при этом не берутся во внимание либо спекулятивно встраиваются в заранее заданные границы. Удаляя лишнее и

Стр.9

случайное, неопределенное и иррациональное из исследуемого объекта, со временем такие теоретические построения вырождались в догматические учения, мало чем отличающиеся от религиозных догматов, в которых все заранее предопределено и согласно которым, следуя известной дорогой, можно прийти в царство Божие, в коммунизм или, на худой конец, в правовое государство. В наибольшей степени «вирусу определенности» подвержены юридический позитивизм и юснатурализм, т. е. классические типы правопонимания, претендующие на верифицированность знания.

Вторая научная традиция — релятивистская (эмпирическая, скептическая). Как утверждалось в ранее опубликованной нашей статье [2], релятивистская традиция, в отличие от рационально-рассудочной, исходит из априорной неопределенности знаний о действительности. Истоки этой традиции усматриваются в античности, и прежде всего в творчестве софистов. «Человек есть мера всех вещей...», — утверждал в свое время Протогор. Из этого утверждения следует то, что основой познания может быть текучая чувственность, не отражающая объективных явлений. Релятивистами были и скептики. Обнаруживая неопределенность знаний, зависимость их от исторических условий процесса познания, скептицизм акцентировал внимание на недостоверности всякого знания вообще. В этой связи небезынтересны взгляды борца с догмой Секста Эмпирика. Он в высшей степени точно сформулировал проблему неопределенности знаний об исследуемой действительности. Предложив взамен определенности неопределенность, Секст Эмпирик, по сути, провозгласил отказ от всякой уверенности, истинности и выводимости знания [3, с. 249]. Среди сохранившихся его работ можно упомянуть трактат «Adversos Mathematicos» («Против математиков», иногда переводят «Против ученых») [3]. Против теоретического догматизма выступал и арабоязычный скептик XI века Аль-Газали, в латинской традиции Альгазель. Ученых-догматиков он называл «габи», буквально — «придурки». Альгазель написал собственный трактат «Против ученых». В этом трактате он полемизирует со школой «фаласифа», прямой наследницей классической философии (берущей начало от Аристотеля), которую арабы смогли примирить с исламом при помощи рационалистической аргументации [4, с. 68].

Пьер-Даниэль Юэ, католический священник, написавший свой знаменитый труд «Философский трактат о слабости человеческого ума» (1690), выдвинул весьма серьезные аргументы против причинноследственных связей. В своей работе он утверждал, что у каждого события может быть бесконечное число вероятных причин. Несколько позже эти идеи развивал Д. Юм [5, с. 235]. По сути, его идеи легли в основу парадигмы «эпистемологического анархизма» (Пол Фейерабенд). Концепция Пола Фейерабенда, сформулированная в работе «Против метода» [6], во многом напоминает трактат Секста Эмпирика «Против ученых». Понимание науки как способа или метода добычи эмпирического знания, но без претензий на абсолютную истину, уходит своими корнями именно в античный скептицизм, и в этом ключе Фейерабенд был не оригинален. Концепция К. Поппера, направленная на «раскупорку мозга» от платонизма, более оригинальна. Ученый сформулировал полномасштабную теорию, использующую технику «фальсификации» («фальсифицировать» — значит доказать неправильность), которая позволяет провести границу между наукой и ненаукой. Но самое великое достижение Поппера — это его догадка о фундаментальной, суровой и необоримой непредсказуемости мира и о том, что мы не можем провести некий «решающий эксперимент», подтверждающий истинность теории [7, с. 75].

Скептицизм, таким образом, соответствует научному методу неопределенности, которая проистекает из неопределенности самой действительности. Скептическая картина мира пластична и не имеет границ. Она неопределенна, поэтому ни что не выносится за скобки, все исследуемое неконечно, мир таков, каков есть, любая модель этого мира — лишь момент, статичная, усеченная копия, которая не отражает всей многомерности, схваченной кадром реальности, которая была

Стр.10

запечатлена когдато фотографом (исследователем) [2, с. 28].
Современные неклассические типы правопонимания в большинстве случаев в качестве исходного основания берут релятивистский подход, состоящий в относительности и условности содержания познания. Однако стремление к получению верифицированного результата не сбрасывается со счетов совсем, по крайней мере, антрополого-правовой подход как один из перспективных неклассических подходов учитывает необходимость установления определенных рамок, в которых при помощи соответствующих методов достигается результат. Однако этот результат не истина в последней инстанции, а лишь момент, схватывающий ускользающую реальность, в которой все социальные феномены и право контекстуальны и человекомерны.
Неопределенность современной действительности, метафорично обозначаемой как мир третей волны (Э. Тоффлер), постиндустриальный (Д. Белл), сетевой (М. Кастельс), настоятельно требует разрушения стереотипов тотального господства классических парадигм. Общепринятые понятия, выводимые из начал, будь то разум, свобода, воля суверена, классовая борьба, не показывают адекватно социальные феномены, в том числе в сфере права. И изменяющийся мир требует иного видения социальных феноменов, прежде всего феноменов в сфере нормативной культуры, поскольку именно она определяет границы должного и возможного, желаемого и необходимого, определяет пути развития того или иного народа в обозримой перспективе. Неопределенность как фактор познания права, как свойство его релятивности демонстрирует ограниченность классических теоретических конструкций и подвергает сомнению «святая святых» — априорность культурных ценностей вообще и правовых в частности.
Однако это вовсе не означает конца науки вообще и ее ценностной составляющей в частности. Новое видение, как, собственно говоря, и форма его выражения, порождает иные ракурсы осмысления социокультурных феноменов и ценностей в первую очередь как конструирующих моментов развития любого общества и его культуры. Неопределенность как свойство релятивности культуры и права предполагает отказ от догматизации теорий и упрощения действительности, которая вышла за рамки субъектобъектных отношений. Субъектсубъектные отношения, включающие в себя и субъект-объектные, показывают право как сложный, многогранный феномен, и наше знание о праве (как и любом социальном явлении) всегда неполно, относительно. Отсюда вывод, что любая гуманитарная наука «по определению» полипарадигмальна [8, с. 101]. Неопределенность как свойство релятивности включает иррациональный компонент. Неопределенность как иррациональный компонент связана с чувствами, субъективными переживаниями, в конечном счете здесь есть место сомнению и случайностям, которые иногда могут изменить ход познания современной действительности. При таком подходе познаваемая действительность, в том числе в сфере права, не упрощается и не втискивается в «прокрустово ложе», из нее не убирается все то, что мешает выстроить логически непротиворечивую модель, где человек лишь отражает то объективное, которое существует само по себе.
Антрополого-правовой подход предполагает человекомерность со всеми иррациональными компонентами, включая неопределенность, имеющую как субъективные причины, так и объективные (неопределенность, связанную с флуктуациями внешней природной среды). Этот подход выступает как некая альтернатива классическим конструкциям (юснатурализм, позитивизм, социология права). Рациональность с точки зрения этого подхода сочетается с иррациональностью. А ценности как неотъемлемый компонент культуры, в том числе правовой, имеют конституирующее свойство, но их содержание контекстуально обусловлено.
Например, право — это не только «мерило свободы», но и ответственность.

Таким образом, процесс формирования правовых знаний с обозначенных позиций предполагает, что в единое «полотно жизни», сотканное из рациональных и иррациональных «нитей», образующих весь социокультурный контекст, вплетены определенность

Стр.11

и неопределенность как два подчиненных друг другу момента. Это, в свою очередь, означает, что правовая жизнь и ее осмысление не идеализируются как религиозные максимы и не реифицируются как основополагающие ценности в начале человеческой истории, а представляются в объективном и субъективном (интерсубъективном) варианте, где человек их создает и интерпретирует в зависимости от пространственного и временного континуума.

Поэтому более продуктивной представляется позиция не противопоставления определенности и неопределенности знания и не исключения одного другим, а их разумного сочетания. Неопределенность и определенность неразрывно вплетены в структуру друг друга в целом и в познание в частности. Отвергая неопределенность и увязывая ее с субъективным незнанием, классическая наука, сама того не подозревая, готовила себе эшафот. Практики деконструктивизма и постмодернизма, а также эволюционная эпистемология существенно расширили и обогатили теорию познания, при этом если не «похоронив», то, по крайней мере, «лишив жизненной энергии» ее классические концепты и конструкты [1, с. 26] об истине, априорности ценностей, их универсальности.

Таким образом, признавая релятивизм в качестве методологического принципа познания и конструирования правовой действительности, можно заключить, что право многообразно и многозначно, оно не сводится только к внешним формам выражения; не сводится оно и только к субъективным правам человека. Изучение и осмысление права с обозначенных позиций предполагает прежде всего признание как относительности знания о праве, так и относительности самого права. Поэтому право не универсально, как не универсален и его творец!

Список источников

1 .Ломакина И. Б. Постижение правовой действительности: от научной традиции к символическому универсуму // Российский журнал правовых исследований. 2019. № 3 (20). С. 23 — 29.

2. Луковская Д. И., Ломакина И. Б. Проблема определенности правопознания (в контексте эволюции юснатурализма) // Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России. 2020. № 3 (87). С. 26—33.

3. Эмпирик Секст. Сочинения в двух томах. Т. 2. Москва : Мысль, 1976. 421 с.

4. Талеб Н. Н. Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости / пер. с англ. М. Константиновой [и др.]. Изд. 2-е, доп. Москва : КоЛибри : Азбука-Аттикус, 2020. 736 с. ISBN 978-5-389-09894-7.

5. Юм Д. Трактат о человеческой природе // Сочинения. В 2 т. Т. 1 / пер. с англ. С. И. Церетели. Москва : Мысль, 1965. С. 42 — 677.

6. Фейерабенд П. Против метода. Очерк анархистской теории познания // Избранные труды по методологии науки / пер. с англ. и нем. А. Л. Никифорова. Москва : Прогресс, 1986. С. 125—467.

7. Поппер К. Р. Предположения и опровержения. Рост научного знания : пер. с англ. Москва : ACT, 2004. 638, [2] с. (Philosophy). ISBN 5-17012641-7.

8. Социокультурная антропология права : коллективная монография / под ред. Н. А. Исаева, И. Л. Честнова. Санкт-Петербург : Алеф-Пресс, 2015. 837 с. (Jurisprudence). ISBN 978-5-905966-32-3.

Стр.12